Между прочим, в одном кабаке заговорили как-то и о любви. Здесь собрались все, в том числе и Олежка. Почему я говорю в том числе? Потом что Олежку не часто любили брать с собой. Его в целом любили, как плута и фантазёра, но серьёзно не воспринимали. А раз у мужчин созрел разговор о любви, то это серьёзно. И начали вспоминать кто кого знает, у кого как в жизни сложилось, и мало помалу перешли на людей знаменитых. Вспомнили и Достоевского с женой, и причудливого барона Байрона. И замолчали в задумчивости.

- И я знаю одну историю! - нарушил тишину Олежка.

- Да знаем мы твои истории, - возразил кто-то.

- Нет, правда! - не унимался Олежка. - История эта произошла давным давно. Существовал тогда один злой народ, который силой и жестокостью захватывал земли у других; они убивали всех, кто сопротивлялся, а кто не сопротивлялся, тех брали в плен. То были не люди, а демоны! И даже говорили, что на головах их торчали небольшие рожки.

- Рожки! - воскликнул кто-то, и весь зал разразился смехом.

- Это правда! - защищался Олежка. - Даже говорили, что сам Дьявол создал их, чтобы сеять хаос и разрушение. Но тем не менее был один народ, который никак не сдавался демонам. То был мирный, светлый народ...

- Ангелы, видимо! - и снова раздался смех. - А из-за спин их торчали небольшие крылышки.

Олежка чуть насупился и посмотрел на сидящих.

- Нет, не ангелы. И какие ещё крылышки? Такого не бывает! Но я продолжу... Так вот народ этот почти не имел воинов, но у них был прочный замок, который демоны никак не могли захватить.

«Здравствуйте, дорогой дедушка Мороз, меня зовут Настя и мне 7 лет. Я учусь во 2 классе. Я хочу рассказать вам про одного мальчика. Его зовут Петя. Он только недавно пришёл к нам в класс, и вместе с ним в школу пришёл какой-то взрослый человек. Он теперь работает у нас в школе. Кажется, психологом, но я ещё не совсем поняла, что это значит. Он мне нравится. Он добрый, один раз он угостил меня конфеткой. А Петя сильно болеет, но я не знаю чем. Он всегда молчит и ни с кем не дружит. А это очень грустно, когда у тебя нет друзей. Я один раз сказала ему: «Привет», но он ничего не ответил. А один раз я видела, как он кинул стул прямо в доску! Я тогда очень испугалась и больше к нему не подхожу, но мне очень хочется, чтобы он выздоровел. Вообще-то я хотела попросить у тебя куклу, но папа как-то раз сказал мне, что я уже взрослая девочка. А я знаю, что взрослые девочки уже не играют в куклы. А больше мне ничего не надо. Поэтому, дедушка Мороз, я прошу вас, чтобы вы помогли Пете, чтобы у него появились друзья. И я честно-честно обещаю, что буду с ним дружить и помогать! Спасибо вам дедушка Мороз. Я надеюсь, моё письмо успеет к вам дойти, потому что я ещё плохо пишу, и поэтому писала очень долго. И папа, кажется, уже устал подсказывать мне, как правильно пишутся некоторые слова. До свидания, дедушка Мороз. Я буду ждать».

- Ты дописала письмо? - спросил её папа, когда она вышла из своей комнаты.
- Дописала, - ответила Настя и протянула ему письмо. - Только не читай! - добавила она погодя.
- Не буду, - улыбнулся папа.
- А чего ты там скрываешь на этот раз?
- Не скажу! Это секрет!
- Ах, секрет! - воскликнул папа, взял дочку за талию и, подняв над головой, закружил в воздухе. - Секреты у неё, значит, от папы! Это где же видано, чтобы у детей были секреты. А ну признавайся, чего написала!
- Не скажу, - засмеялась Настю. - Всё равно не скажу!

Папа отпустил дочку обратно на пол и присел на стул.

- Не скажет она, - запыхавшись, произнёс он. - Всё равно узнаю! Ведь когда получишь подарок, я его увижу.
- Не увидишь, - ответила Настя.
- Как это не увижу? - удивился папа.

Входная дверь открылась и на порог вошла мама. И Настя, так и не ответив на вопрос, побежала её встречать.

- Какая ты красивая! - воскликнула Настя. Мама только вернулась из салона красоты и выглядела радостной и преображённой.
- Очень красивая, - улыбнулся папа, и мама залилась румянцем. - Наша дочка таки дописала письмо деду Морозу. Поэтому я сейчас уйду ненадолго, отнесу его на почту, чтобы его вовремя доставили.

Он вышел в подъезд, открыл письмо и внимательно его прочитал. Лицо его стало задумчивым, он вздохнул и вышел на улицу. Медленным шагом он подошёл к машине и завёл её, продолжая думать о том, что же ему сделать. Папа Насти был человеком весёлым, но в таких ситуациях он прекрасно понимал, что желанию дочку не дано исполниться, и он ничем не может помочь. Расстроившись по этому поводу он всё равно отправился в торговый центр.

- Ну, дед Мороз, подскажи мне, что купить, - прошептал он в полголоса сам себе и улыбнулся. - Тогда я в тебя снова поверю.

Различные магазины были завалены игрушками и новогодними сувенирами, но он не мог ничего выбрать. Он не знал, что купить, ведь его дочь по сути ничего не попросила. Он обошёл весь магазин игрушек, посмотрел на каждую вещь, но ему ничего не понравилось. Сгоряча он купил какую-то куклу, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

Уже перед самым выходом из торгового центра он увидел деда мороза, который поздравлял всех с новым годом и предлагал поучаствовать в небольшой лотерее. За определенную плату, каждый мог достать из его мешка подарок.

"Почему бы и нет?" - подумал он и подошёл к деду Мороз. - "Главное схватить и сразу вытащить, чтобы не успеть сообразить, что взял".

Засунув руку в мешок, он схватил первое до чего дотронулся. Это оказался набор из цветных карандашей.

"Ну, по крайней мере, она умеет рисовать", - подумал он и отправился домой.

***

Наступило 31 декабря. Все оживлённо готовились к празднику. Настя помогала маме с готовкой, а папа занимался своими делами и по возможности помогал семье, если это требовалось. Он очень переживал из-за того, что его дочь загадало неисполнимое для него желание. С одной стороны он грустил, а с другой всё-таки гордился, что его дочь растёт доброй девочкой. Он упаковал подарки и до поры до времени спрятал их в шкаф.

Перед самым новым годом они втроём сели за стол, включили телевизор и потихонечку начали праздновать. Выступление президента, бой курантов и вот новый год наступил. Они зажгли бенгальские огни, а за окном начал грохотать салют.

- Иди в окно посмотри, - сказал папа дочке, а сам незаметно ушмгыгнул в комнату. Он достал подарки из шкафа, глубоко вздохнул и положил их под ёлку. Вернувшись на кухню, он присоединился к жене и дочке, и они вместе смотрели на салют. Когда салют закончился, Настя села обратно под стол. Она не побежала, как раньше, смотреть под ёлку, ведь она ничего не ждала, и папе пришлось проявить смекалку, чтобы заманить её в комнату.

Увидев подарки под ёлкой, Настя неспешно подошла к ним и открыла. Она достала куклу, покрутила её в руке и положила на пол. Нет, кукла ей, конечно, понравилась, но она боялась, что письмо не дошло до деда Мороза, и, не получив его, он решил прислать ей куклу и карандаши. Немножко посидев у ёлки, она взяла подарки в руки, и попросила маму постелить ей постель.

Мама уложила Настю спать и погасила свет. За окном продолжал грохотать салют, который мешал Насте спать, да она и не хотела. Она всё думала о своём письме и никак не могла успокоиться.

Она встала и села за письменный стол. Взгляд её упал на карандаши, которые подарил ей дед Мороз, она открыла их, достала листочек и начала рисовать.

Папа рассказал жене о письме, и та не могла не заметить, что её дочь расстроена. Но они ничего не могли с этим поделать, и папа открыл шампанское, чтобы немного развеселить свою жену. Они разговаривались, смеялись, и новогоднее настроение вновь завладело им.

- Мама, папа! - вдруг выбежала из своей комнаты Настя. - Пойдёмте на улицу!

Мама с папой очень удивились её столь резкому решению, и, поняв, что никакие отговорки не подействую, стали одеваться.

На улице был праздник. Все люди района вышли на улицу, чтобы встретить новый год. Что он принесёт? Радость или грусть? Счастье или печаль? Наверное, в нём будет всё из этого. Но пока люди радовались и праздновали. Даже самые нелюбимые друг другу соседи поздравляли друг друга, на время забыв о своей вражде.

Шёл крупный мягкий снег. Люди всех возрастов игрались в снежки, забыв о своём возрасте. Кто-то взрывал фейерверки, и небо постоянно озарялось различными красками.

- Далеко не убегай! – крикнул папа своей дочке, которая смотрела вокруг и как будто искала кого-то взглядом.

Она взяла папу за руку и куда-то потащила. Они шли между дворов непонятно куда. То и дело они останавливались, чтобы поглядеть на салют, но потом снова продолжали ходить кругами. Они подошли к школе, прошли вокруг неё и, в конце концов, оказались у речки, которая находилась у самого края города. Здесь было тихо, только несколько молодых пар гуляло вдоль набережной. Настя остановилась около перил и посмотрела на речку. Взгляд её притух, она погрустнела и вздохнула.

- Кого-то вы всё ищешь? – спросила её мама.
- Не важно, - ответила Настя. – Пойдёмте домой.

Они развернулись и медленным шагом пошли домой. Насте не хотелось домой, но в тоже время ей уже не хотелось радоваться с остальными. Она шла, опустив голову вниз, и ни о чём не думала.

- Хочешь, я тебя на руках понесу? – спросил папа.
- Не надо, - ответила Настя. Раньше она очень любила, когда папа носил её на руках, но сейчас у неё не было настроение. Она хотела просто смотреть в землю.
- Кто-то уже по домам расходится, - отстранено сказал папа. Настя подняла голову вверх и остановилась. Впереди них шёл Петя вместе со своей мамой.

Настя испугалась. Она остановилась, как вкопанная, чем не первый раз за этот вечер удивила своих родителей. Что-то внутри неё задрожало, и она не могла заставить себя сдвинуться с места. Ей очень сильно захотелось домой, но что-то внутри неё говорило, что она должна подойти.

- Подождите меня здесь, пожалуйста, - сказала она.
- Куда ты? – только лишь успел спросить папа, но Настя уже побежала догонять Петю.
- Привет, - еле выговорила она, и Петя с мамой обернулись к ней.
- Здравствуйте, - сказала его мама, а Петя промолчал.
- Я принесла тебе подарок, - Настя достала из кармана куртки бумажную открытку, которую она нарисовала недавно. На ней была изображенная ёлка, под которой лежали подарки; на самом верху ёлке красовалась звезда, а над ёлкой в разные стороны разлетался салют. Она протянула открытку Пете, но тот не взял её.
- Возьми, Петя, девочка для тебя старалась, - сказала мама, но Петя не реагировал на её слова. – Простите… просто…
- Ничего страшного, - перебила её Настя, и достала из кармана карандаши. – Возьмите и их тоже. Я только вот эту открытку ими нарисовала.
- Спасибо большое, - сказала мама. – С новым годом.
- И вас с новым годом, - ответила Настя.

Она вернулась к своим родителям, и они пошли домой.

***

В скором времени праздник закончился, и люди занялись своими привычными делами. Настя снова пошла в школу и была очень рада увидеть своих друзей. Петя тоже ходил в школу, и нет, он, конечно, не выздоровел. Он всё так же молчал, и многие его сторонились. Но однажды на перемене он достал из портфеля карандаши и начал рисовать. Когда Петя куда-то отлучился, она подошла посмотреть на рисунок, который он нарисовал. Это был тот же рисунок, который она нарисовала на своей открытке. И карандаши, которыми он рисовал, были именно те, которые она подарила ему. Она их сразу узнала. На задней стороне упаковке было написано: «Подарок от деда Мороза. Пусть все ваши желания сбудутся в эту ночь».

Настя больше не боялась Пети, и когда он начинал рисовать, она садилась рядом с ним и смотрела. Он никогда не возражал и не переставал рисовать, когда Настя была рядом, и она любовалась его красивыми рисунками.

В одной безумной голове, которую, кстати, носил такой же безумный человек, появилась как-то раз одна безумная идея.

Безумный наш человек работал учителем музыки в одной из подмосковных школ. Вообще-то, в школе он играл на фортепьяно, но фортепьяно на крышу не затащишь, а потому он взял с собой свою электрогитару и усилитель.

И вот, одной прекрасной ночью, в этом я могу вас уверить, он залез на крышу одного многоэтажного дома. Ночное небо было усыпано звёздами, и небольшой ветерок, обитающий исключительно на этой крыше, обдувал нашего молодого учителя-музыканта. Он глубоко вздохнул, впустив в себя этот ветерок, и широкой улыбкой поприветствовал­ каждую звезду, которая виднелась на небосводе. И звёзды ответили на его приветствие, замигав одна за другой. Нет, я, конечно, могу немного и преувеличить, но кто посмеет сказать мне, что я вру?

Он подключил всю свою аппаратуру, присел и заиграл что-то из репертуара группы "Високосный год". Кажется, это была достаточно спокойная песня о любви, в которой говорится, что нет ничего красивее, чем сидеть на облаке с любимым человеком. Он даже на какой-то момент, не побоявшись (безумен!), сел на край крыши, чтобы ближе прочувствовать,­ каково это сидеть на облачке. А так как была тихая субботняя ночь, то один человек, проходивший под этим домом, заметил нашего музыканта. Мало того, что он заметил его, он и испугался за него больше, чем сам музыкант. Хотя, может, он испугался, что наш музыкант может упасть на него? Но об этом потом, рановато!

Ох, как мне иногда бывает жаль, что наш безумный музыкант не обзавёлся такой же безумной музыкантшей. Вот так парочка бы вышла, согласитесь? Но наш музыкант никогда об этом не горевал, на самом деле его мало любили взрослые, и только дети, в которых ещё оставалась капелька здорового безумия, любили его общество. А, впрочем, ладно.

Наш музыкант потихонечку разогрелся и продолжал играть что-то из репертуара российских групп. Только не из тех, что прыгают по сцене, открывая впустую рот, а других музыкантов, которые привыкли иногда всё-таки петь. Я вам точно и не скажу, что он играл, хотя, некоторые песни мне запомнились.

Вот он принял новый образ подстать той песни, которую собирался исполнять, и... игра с полным погружением начиналась. "Пусть всё будет так, как ты захочешь...", - пел наш музыкант, исполняя различные жесты и представляя перед собой микрофон.

Вообще-то, он всю жизнь хотел стать музыкантом, но как-то не вышло. Не то, чтобы шансов не было, скорее желания. Играть-то он любил, да вот работать так не хотел. Не работа это была для него. Да какая тут работа! Крыша дома для него была сценой, а звёзды - слушателями. Хотя, как оказалось, не только они.

А тем временем, тот человек, который увидел нашего музыканта на краю крыши, уже вызвал всех, кого только можно. И вот все они начали подъезжать к роковому дому, который, казалось, скоро сам затанцует.

Но наш музыкант как ни в чем не бывало пел песню группы "Свинцовый туман" под названием "Я знаю". И ведь он знал! Знал! Я вас в этом уверяю! Я вас, конечно, слишком часто уверяю, боюсь, что вы и не уверуете после этого, но всё же... Но в этом с ним уж никто не поспорит. Он всю жизнь знал, что когда-нибудь придёт тот день, когда улыбнётся мир! Но это будет потом, когда-нибудь потом, не сейчас. А сейчас люди уже поднимались по лестнице на крышу. А один усатый дядька в фуражке, увидев, как наш музыкант слишком близко подошёл к краю крыши, закричал в рупор: не прыгайте! К чему он это? Никто никуда и не собирался прыгать.

Все кому лень и не лень уже забрались на крышу, и как-то непонятно созерцали эту безумную сцену, как наш музыкант, выполняя различные этюды с гитарой, пел своим звонким голосом, никак их не замечая.

Мне на миг даже показалось, что они обиделись, ей-богу, надо было видеть выражение их лиц. Я, конечно, и сам не видел, но ведь представить-то могу, да и вы только представьте!

В­ общем, не буду вам докучать, как всё было дальше, скажу одно, каждый из этих людей в какой-то миг подумал, что наш музыкант - сумасшедший человек. Но вы-то, я надеюсь, понимаете, что это не так?

В конечном итоге, оказался наш музыкант на приёме у какого-то доктора. Толи психолога, то ли психотерапевта,­ то ли ещё кого-то в этом роде. Я не знаю, но знаю, что был этот доктор человеком достаточно взрослым, лет под пятьдесят, а может под шестьдесят. Знаю, что вдовцом он был, детей не имел, и всю жизнь здесь работал. А больше ничего и не знаю. Только ещё то, что он нашего музыканта всё донимал и донимал, примерно следующим образом разговор у них выходил.

- Что побудило вас к этому поступку? - спрашивал серьёзный доктор.

- Ничего не побуждало, - с улыбкой отвечал музыкант.

Он вообще часто улыбался, а когда не улыбался, то всё равно испускал какую-то лучезарность. И вот было явное ощущение, что он что-то знает, что не знаем мы с вами! Что он понял что-то, что нам никогда не понять. Но и не скрывал он ничего, просто мы бы всё равно не смогли задать ему правильный вопрос.

Но доктор не верил ему, а, может, самому себе не верил, если вы понимаете, о чём я. Он видел или хотел видеть человека с проблемами, и никак не мог отступить от этого. Он же доктор! Док-тор!

- Вас что-то волнует, что-то заставляет вас делать безумные поступки? Какие-то проблемы, которые вы хотите избежать? - занудно повторял доктор, меняя лишь слова.

- Нет, - отвечал ему музыкант.

Я иногда проматываю эту сцену в голове, и мне так хочется смеяться! Я даже пошутить готов, вспоминая одну фразу из пьесы "Обыкновенное чудо". Слава безумцам! - хочется крикнуть мне. Ну, кто, кроме безумцев, может часами сидеть друг перед другом и говорить о безумие? Только безумный доктор и безумный пациент! Да, шуточка не очень, но мне простительно, потому что я сам себе смех придумываю, сам же и смеюсь.

В общем, в какой-то момент доктор всё-таки выиграл эту игру, что, кстати, доказывает, что он был более безумен, чем наш музыкант.

- Ладно, док, если ты так хочешь, то я тебе скажу, что у меня много проблем. Я поругался с родителями и съехал от них, я живу один, у меня нет друзей, у меня практически нет денег, всё уходит на жильё, да у меня ничего нет! - подытожил музыкант и улыбнулся.

Вот тут доктор, наконец-то, почувствовал в своём воспалённом рассудке отголосок удовлетворения.­ Вот тут он готов был встать и заплясать, крича: "Я знал! Я знал!" Но он сдержался, как и всегда сдерживался, не давая этим чувствам перерасти в безумие, с которым он всю жизнь боролся в других людях.

А дальше пошли разговоры о том, о сём, о пятом, о десятом, как оно, впрочем, и бывает.

- Я вам выписал талон к психологу, - в конце всей этой процедуры сказал доктор, - вы будете обязаны ходить к нему.

- Как скажешь, док, - сказал наш музыкант и отправился к выходу. - Но только одно "но". Ты должен понимать, что играл я не на крыше, а здесь. Я вижу, что ты это понимаешь. И раз уж на то пошло, то я тоже хочу поставить тебе диагноз, док. Я тоже знаю некоторые из ваших диагнозов. И если говорить на вашем языке, то у тебя эмоциональное выгорание, ты слишком серьёзный. Мы с тобой оба больны! Все безумны!

И вышел наш музыкант поспешным образом из кабинета, так как доктор хотел уж было задержать его, потому что кольнуло что-то в душе у него, и даже обидело немножко. Но не успел он и плюхнулся обратно на стул, к которому практически уже прирос. Опустил он голову и о чём-то горько заплакал.

Что я могу вам сказать ещё? Конечно же, уволили нашего музыканта из школы, узнав о его репутации. Уволили и забыли, так как никогда его и не знали. Только детишки иногда его ещё вспоминали, но и они вскоре забыли. Им простительно! Их никто не осудит! Малы ещё, вот как вырастут, тогда и осудят, так уж случается. А пока на этом всё.

Хотя, поговаривают, что на крыше одного дома в том же подмосковном городе, снова заиграла музыка. И снова приехали все кому не лень, и снова все забрались на эту крышу, и снова звёзды подмигивали в ночном танце в такт играющей музыке. Было, правда, отличие. Говорят, не один там человек был на крыше, а всё остальное, ну, точь-в-точь, как было! И снова отвезли их к доктору. Ах, да, только к другому доктору, тот уже не работал.

Жили на свете два брата: Так и Там. Так иногда любил погрустить, а Там чаще бывал навеселе. Были они неразлучны, и всюду и везде ходили вместе. Но как-то раз влюбились они в одну девушку по имени Такма, каждый из братьев хотел произвести на неё впечатление, чтобы добиться руки и сердца Такмы. Но в скором времени оказалось, что отец Такмы решил перебраться в другое место, и Такма должна была ехать вместе с ним. Братья очень расстроились и разругались друг с другом.

- Это всё из-за тебя! – кричал Так на Тама. – Ты надоел ей своей весёлостью, и она попросила отца переехать!

- Нет, это из-за тебя! – кричал Там в ответ. – Ты постоянно грустный, и ей не хотелось быть с таким человеком, как ты!

Они так сильно поругались в день отъезда Такмы, что забыли с ней попрощаться, и в конце концов рассорились друг с другом и больше никогда не находились вдвоём, как будто и не были братьями.

С тех пор в братьях произошли перемены. Так стал ещё более грустным, он часто ходил, опустив голову в землю, и ни с кем не здоровался. Только изредка его посещали минуты спокойствия, когда он был и не грустен, и не весел, а просто умиротворён. В такие моменты он уходил на реку, где сидел на берегу и, не отрываясь, смотрел на воду.

Там же наоборот стал ещё более весел и всегда улыбался. Он всегда был дружелюбен, помогал всем, кто бы его не попросил. И лишь изредка он становился спокойным, и тоже уходил на реку, где просиживал порой целыми стуками.
Но такие моменты были с братьями редки, и когда они оказывались вместе около реки, то просто не замечали друг друга. Они делали это неспециально, они просто не видели друг друга, они были погружены в себя. Они сидели на разных берегах неширокой реки, но их взгляды никогда не пересекались.

- Сын, - звал отец, когда ему нужна была помощь. – Иди сюда!

Но отзывался только один из них. Это происходило неспециально, не потому, что они не хотели видеть друг друга, а просто так. Просто они никогда не были рядом. Так выходило.

Отец очень переживал, и надеялся, что ситуация вскоре изменится. Но прошёл год, а ситуация не менялась. Но однажды до братьев дошли слухи, что Такма возвращается обратно. Что-то кольнуло в их сердцах, и они на мгновение вспомнили друг друга. Совсем не надолго им стало как-то тоскливо, они вспомнили те времена, когда были неразлучны, и когда Такма была рядом с ними, но эта тоска быстро прошла, и они снова забыли друг о друге.

Такма очень хотела увидеться с братьями, но они избегали её. Ей стало очень грустно, она не верила, что их любовь прошла. Она не понимала, почему они не пришли провожать её. Ведь она хотела сказать им, что вернётся через год, может быть тогда они ждали бы её.

Одной ночью полная луна красиво освещала землю. Эта красота радовала глаз, но только не Такму. Это ночь для неё показалась очень тоскливой, она вспомнила, как любила сидеть с братьями на берегу реки, любуясь звёздами.

Такма не выдержала этого чувства, и побежала к реке. Она больше не хотела жить с этой тоскою в душе, и бросилась в реку.

Но эта ночь не принесла покоя не только Такме, но и братьям. В эту самую ночь они сидели на разных берегах реки и смотрели на отражение луны в спокойной воде. История эта могла бы закончиться очень грустно, но луна, которая принесла так много тоски этой ночью, осветила братьям тело Такмы, которое безжизненно плыло по течению.

Братья мигом бросились в реку с разных берегов, чтобы спасти Такму. Кое-как вдвоём они вытащили бездыханное тело Такмы на берег и обоюдными усилиями смогли привести её в чувства.

- Тактам, – еле слышно произнесла Такма, когда открыла глаза. – Я люблю тебя, каким бы ты ни был.

- И я люблю тебя, - ответил Тактам.

И с тех пор братья никогда не покидали друг друга. Они снова стали единым целым. Они вместе веселились и вместе грустили, они вместе любовались луной, и любили Такму.

Так заканчивается история Тактама и Такмы. Кто знает, может у каждого из нас есть свой брат или сестра, про которых мы забыли и не хотим вспоминать, а тем временем и на нас иногда приходит непонятно откуда взявшаяся тоска, которая хочет открыть нам глаза, но мы только плотнее их закрываем.

Егор Афанасьевич страдал от болей в животе. Но, несмотря на это, он всегда был дружелюбен и жизнерадостен за исключением тех моментов, когда его прихватывало. Он мог часами просиживать в единственном туалете, находящимся около кладбища, где он работал смотрителем. Молодёжь, которая знала это, любила поиздеваться над ним. Они подбегали к туалету и начинали дёргать за ручку, и тогда из-за двери доносился злобный голос Егора Афанасьевича: «Занято!». Этот крик вводил молодёжь в неописуемую радость, и они заливались громким смехом.

Молодёжь эта не просто так гуляла возле кладбища. Нет! Егор Афанасьевич собирал кружок у себя в каморке. Он, несмотря на свои семьдесят семь лет, любил писать пьесы, и писал их великолепно! Молодые же люди разбирали роли и играли их. Так они любили развлекаться в те моменты, когда житейская суета отпускала их из своих объятий.

Жизнь потаскала Егора Афанасьевича по многим местам работы. Работал он и сантехником, работал электриком и рабочим на заводе. Выйдя на пенсию, домашняя жизнь ему быстро наскучила, и он устроился смотрителем на кладбище. Сидя в своей каморке, он и писал свои пьесы.

Жена его умерла ещё лет сорок назад, и с тех пор Егор Афанасьевич не заводил новых знакомств. Изредка к нему приезжала его единственная дочка и внучка, а больше у него никого и не осталось.

Егор Афанасьевич был человеком старой закалки, он всю жизнь был твёрд в своих убеждениях, никогда не жаловался на сложную жизнь и никогда не отступал. Только изредка выпивал, когда было свободное время. Жена его тяжело болела, и много денег уходило на её лечение. Она болела какой-то болезнью внутренних органов, и иногда корчилась в сильных муках, не в силах перетерпеть эту боль. В такие моменты, Егор Афанасьевич отправлял свою дочь в соседнюю комнату и занимал игрушками, чтобы та не видела мук матери. Сам же Егор Афанасьевич садился около жены и держал её за руку. Врачи уже сказали, что она проживёт недолго, но жена Егора Афанасьевича отказалась от госпитализации, чем всех удивила. Она сказала, что хочет провести последние дни дома, рядом со своим мужем и дочкой.

- Мы же ещё увидимся? – перед самой смертью спросила Егора Афанасьевича жена.

- Обязательно увидимся, - ответил Егор Афанасьевич, а сам не смог сдержать слёзы.

На похороны пришло много друзей, и все соболезновали Егору Афанасьевичу. На надгробной плите Егор Афанасьевич заказал надпись: «Мы ещё увидимся». Хотя сам он никогда в это не верил…

С тех пор Егор Афанасьевич редко улыбался и мало с кем общался, всю свою любовь, оставшуюся в его израненной душе, он дарил своей дочке и не подпускал к ней никого, кто мог бы её испортить. Он бережно хранил её от всякого, как цветок, который может сорвать любой прохожий.

Дочь выросла, женилась, вскоре забеременела, и вместе с отцом они переехали в другой город. Егор Афанасьевич до последнего не хотел оставлять могилу жены без присмотра, но дочь его не хотела оставлять его здесь одного. С трудом, но ей удалось уговорить его. И за все эти годы они ещё не раз приезжали на могилу жены и матери, чтобы отдать почести и возложить венок свежих цветов.

В городе, в который они переехали, ими было куплены две квартиры. Поэтому Егор Афанасьевич жил один. По переезду он и устроился смотрителем на кладбище.

Дочь часто навещала его с внучкой, с которой Егор Афанасьевич так любил нянчиться.

- Она похожа на твою мать, - говорил он своей дочке. Потихоньку, и он начал улыбаться, тогда-то в нём и проснулся его талант, а началось всё со стихов, которые он писал и читал своей любимой внучке. Егор Афанасьевич нигде не печатался, не издавался, он писал просто из любви.

Дочь его как-то рассказала об этом друзьям на работе, и среди них был один человек, который вёл группу молодых актёров. Он оценил одну из пьес Егора Афанасьевича и попросил его разрешения на постановку.

Так Егор Афанасьевич стал популярен в некотором небольшом кругу людей. Тогда молодёжь и начала сходиться к нему в каморку.

Болезнь всё чаще беспокоила его, но он никогда не показывал виду. Он терпел до последнего, если кто-то находился рядом, а потом сгибался от боли. Никто до последнего момента не знал об этом, и лишь после смерти его стало известно, что умер он от болезни.

Егор Афанасьевич знал о том, что болезнь погубит его, но не боялся этого. Он не хотел идти в больницу, он просто делал своё дело, а остальное его не волновало. Однажды, почувствовав неладное, он написал записку, но никому об этом не сказал.

В один из дней все как всегда собрались в его коморке, но Егора Афанасьевича не было. Они прождали его с полчаса, но он так и не появился, а местные рабочие сказали, что не видели его сегодня.

Егор Афанасьевич был обнаружен у себя дома, он умер во сне.

На его похороны пришли все молодые люди, которые его знали. Каждый из них сказал своё прощальное слово о Егоре Афанасьевиче.

Дочь его выполнила последние пожелания Егора Афанасьевича. Он был похоронен там же, где и его жена, а на надгробной плите большими буквами было выведено: «Занято!»