В одной безумной голове, которую, кстати, носил такой же безумный человек, появилась как-то раз одна безумная идея.

Безумный наш человек работал учителем музыки в одной из подмосковных школ. Вообще-то, в школе он играл на фортепьяно, но фортепьяно на крышу не затащишь, а потому он взял с собой свою электрогитару и усилитель.

И вот, одной прекрасной ночью, в этом я могу вас уверить, он залез на крышу одного многоэтажного дома. Ночное небо было усыпано звёздами, и небольшой ветерок, обитающий исключительно на этой крыше, обдувал нашего молодого учителя-музыканта. Он глубоко вздохнул, впустив в себя этот ветерок, и широкой улыбкой поприветствовал­ каждую звезду, которая виднелась на небосводе. И звёзды ответили на его приветствие, замигав одна за другой. Нет, я, конечно, могу немного и преувеличить, но кто посмеет сказать мне, что я вру?

Он подключил всю свою аппаратуру, присел и заиграл что-то из репертуара группы "Високосный год". Кажется, это была достаточно спокойная песня о любви, в которой говорится, что нет ничего красивее, чем сидеть на облаке с любимым человеком. Он даже на какой-то момент, не побоявшись (безумен!), сел на край крыши, чтобы ближе прочувствовать,­ каково это сидеть на облачке. А так как была тихая субботняя ночь, то один человек, проходивший под этим домом, заметил нашего музыканта. Мало того, что он заметил его, он и испугался за него больше, чем сам музыкант. Хотя, может, он испугался, что наш музыкант может упасть на него? Но об этом потом, рановато!

Ох, как мне иногда бывает жаль, что наш безумный музыкант не обзавёлся такой же безумной музыкантшей. Вот так парочка бы вышла, согласитесь? Но наш музыкант никогда об этом не горевал, на самом деле его мало любили взрослые, и только дети, в которых ещё оставалась капелька здорового безумия, любили его общество. А, впрочем, ладно.

Наш музыкант потихонечку разогрелся и продолжал играть что-то из репертуара российских групп. Только не из тех, что прыгают по сцене, открывая впустую рот, а других музыкантов, которые привыкли иногда всё-таки петь. Я вам точно и не скажу, что он играл, хотя, некоторые песни мне запомнились.

Вот он принял новый образ подстать той песни, которую собирался исполнять, и... игра с полным погружением начиналась. "Пусть всё будет так, как ты захочешь...", - пел наш музыкант, исполняя различные жесты и представляя перед собой микрофон.

Вообще-то, он всю жизнь хотел стать музыкантом, но как-то не вышло. Не то, чтобы шансов не было, скорее желания. Играть-то он любил, да вот работать так не хотел. Не работа это была для него. Да какая тут работа! Крыша дома для него была сценой, а звёзды - слушателями. Хотя, как оказалось, не только они.

А тем временем, тот человек, который увидел нашего музыканта на краю крыши, уже вызвал всех, кого только можно. И вот все они начали подъезжать к роковому дому, который, казалось, скоро сам затанцует.

Но наш музыкант как ни в чем не бывало пел песню группы "Свинцовый туман" под названием "Я знаю". И ведь он знал! Знал! Я вас в этом уверяю! Я вас, конечно, слишком часто уверяю, боюсь, что вы и не уверуете после этого, но всё же... Но в этом с ним уж никто не поспорит. Он всю жизнь знал, что когда-нибудь придёт тот день, когда улыбнётся мир! Но это будет потом, когда-нибудь потом, не сейчас. А сейчас люди уже поднимались по лестнице на крышу. А один усатый дядька в фуражке, увидев, как наш музыкант слишком близко подошёл к краю крыши, закричал в рупор: не прыгайте! К чему он это? Никто никуда и не собирался прыгать.

Все кому лень и не лень уже забрались на крышу, и как-то непонятно созерцали эту безумную сцену, как наш музыкант, выполняя различные этюды с гитарой, пел своим звонким голосом, никак их не замечая.

Мне на миг даже показалось, что они обиделись, ей-богу, надо было видеть выражение их лиц. Я, конечно, и сам не видел, но ведь представить-то могу, да и вы только представьте!

В­ общем, не буду вам докучать, как всё было дальше, скажу одно, каждый из этих людей в какой-то миг подумал, что наш музыкант - сумасшедший человек. Но вы-то, я надеюсь, понимаете, что это не так?

В конечном итоге, оказался наш музыкант на приёме у какого-то доктора. Толи психолога, то ли психотерапевта,­ то ли ещё кого-то в этом роде. Я не знаю, но знаю, что был этот доктор человеком достаточно взрослым, лет под пятьдесят, а может под шестьдесят. Знаю, что вдовцом он был, детей не имел, и всю жизнь здесь работал. А больше ничего и не знаю. Только ещё то, что он нашего музыканта всё донимал и донимал, примерно следующим образом разговор у них выходил.

- Что побудило вас к этому поступку? - спрашивал серьёзный доктор.

- Ничего не побуждало, - с улыбкой отвечал музыкант.

Он вообще часто улыбался, а когда не улыбался, то всё равно испускал какую-то лучезарность. И вот было явное ощущение, что он что-то знает, что не знаем мы с вами! Что он понял что-то, что нам никогда не понять. Но и не скрывал он ничего, просто мы бы всё равно не смогли задать ему правильный вопрос.

Но доктор не верил ему, а, может, самому себе не верил, если вы понимаете, о чём я. Он видел или хотел видеть человека с проблемами, и никак не мог отступить от этого. Он же доктор! Док-тор!

- Вас что-то волнует, что-то заставляет вас делать безумные поступки? Какие-то проблемы, которые вы хотите избежать? - занудно повторял доктор, меняя лишь слова.

- Нет, - отвечал ему музыкант.

Я иногда проматываю эту сцену в голове, и мне так хочется смеяться! Я даже пошутить готов, вспоминая одну фразу из пьесы "Обыкновенное чудо". Слава безумцам! - хочется крикнуть мне. Ну, кто, кроме безумцев, может часами сидеть друг перед другом и говорить о безумие? Только безумный доктор и безумный пациент! Да, шуточка не очень, но мне простительно, потому что я сам себе смех придумываю, сам же и смеюсь.

В общем, в какой-то момент доктор всё-таки выиграл эту игру, что, кстати, доказывает, что он был более безумен, чем наш музыкант.

- Ладно, док, если ты так хочешь, то я тебе скажу, что у меня много проблем. Я поругался с родителями и съехал от них, я живу один, у меня нет друзей, у меня практически нет денег, всё уходит на жильё, да у меня ничего нет! - подытожил музыкант и улыбнулся.

Вот тут доктор, наконец-то, почувствовал в своём воспалённом рассудке отголосок удовлетворения.­ Вот тут он готов был встать и заплясать, крича: "Я знал! Я знал!" Но он сдержался, как и всегда сдерживался, не давая этим чувствам перерасти в безумие, с которым он всю жизнь боролся в других людях.

А дальше пошли разговоры о том, о сём, о пятом, о десятом, как оно, впрочем, и бывает.

- Я вам выписал талон к психологу, - в конце всей этой процедуры сказал доктор, - вы будете обязаны ходить к нему.

- Как скажешь, док, - сказал наш музыкант и отправился к выходу. - Но только одно "но". Ты должен понимать, что играл я не на крыше, а здесь. Я вижу, что ты это понимаешь. И раз уж на то пошло, то я тоже хочу поставить тебе диагноз, док. Я тоже знаю некоторые из ваших диагнозов. И если говорить на вашем языке, то у тебя эмоциональное выгорание, ты слишком серьёзный. Мы с тобой оба больны! Все безумны!

И вышел наш музыкант поспешным образом из кабинета, так как доктор хотел уж было задержать его, потому что кольнуло что-то в душе у него, и даже обидело немножко. Но не успел он и плюхнулся обратно на стул, к которому практически уже прирос. Опустил он голову и о чём-то горько заплакал.

Что я могу вам сказать ещё? Конечно же, уволили нашего музыканта из школы, узнав о его репутации. Уволили и забыли, так как никогда его и не знали. Только детишки иногда его ещё вспоминали, но и они вскоре забыли. Им простительно! Их никто не осудит! Малы ещё, вот как вырастут, тогда и осудят, так уж случается. А пока на этом всё.

Хотя, поговаривают, что на крыше одного дома в том же подмосковном городе, снова заиграла музыка. И снова приехали все кому не лень, и снова все забрались на эту крышу, и снова звёзды подмигивали в ночном танце в такт играющей музыке. Было, правда, отличие. Говорят, не один там человек был на крыше, а всё остальное, ну, точь-в-точь, как было! И снова отвезли их к доктору. Ах, да, только к другому доктору, тот уже не работал.